К. А. ГЕЛЬВЕЦИЙ

Постоянно спорят о том, что следует называть умом; каждый дает гное определение; с этим словом связывают различный смысл, и все говорят, не понимая друг друга.

Чтобы иметь возможность дать верное и точное определение слову ум и различным значениям, придаваемым этому слову, необходимо сперва рассмотреть ум сам по себе.

Ум или рассматривается как результат способности мыслить (и в этом смысле ум есть лишь совокупность мыслей человека), или понимается как самая способность мыслить.

Чтобы понять, что такое ум в этом последнем значении, надо выяснить причины образования наших идей.

В нас есть две способности, или, если осмелюсь так выразиться, две пассивные силы, существование которых всеми отчетливо осознается.

Одна - способность получать различные впечатления, производимые на нас внешними предметами; она называется физической чувствительностью.

Другая - способность сохранять впечатление, произведенное на нас внешними предметами. Она называется памятью, которая есть не что иное, как длящееся, но ослабленное ощущение.

Эти способности, в которых я вижу причину образования наших мыслей и которые свойственны не только нам, но и животным, возбуждали бы в нас, однако, лишь ничтожное число идей, если бы они не были в нас связаны с известной внешней организацией.

Если бы природа создала на конце нашей руки не кисть с гибкими пальцами, а лошадиное копыто, тогда, без сомнения, люди не знали бы ни ремесел, ни жилищ, не умели бы защищаться от животных и, озабоченные исключительно добыванием пищи и стремлением избежать диких зверей, все еще бродили бы в лесах пугливыми стадами...

Рассмотрим природу. Она нам являет предметы; эти предметы находятся в определенных отношениях с нами и между собой; знание этих отношений и составляет то, что называется умом; наш ум более или менее обширен в зависимости от большей или меньшей широты наших познаний в этой области.

Ум человеческий поднимается до познания этих отношений; но здесь положен предел, которого он никогда не переступает. Поэтому все слова, которые составляют всевозможные языки и которые можно рассматривать как собрание знаков всех человеческих мыслей, либо воспроизводят образы (как дуб, океан, солнце), либо обозначают идеи, то есть различные отношения предметов между собой...

Из всего мной сказанного вытекает следующее: если все слова различных языков не обозначают ничего, кроме предметов и отношений этих предметов к нам и между собой, то весь ум, следовательно, состоит в том, чтобы сравнивать наши ощущения и наши идеи, то есть замечать сходство и различия, соответствия и несоответствия, имеющиеся между ними.

Все наши ложные суждения и наши заблуждения происходят от двух причин, предполагающих в нас лишь способность ощущения; что было бы, следовательно, бесполезно и даже бессмысленно допускать в нас способность суждения, не объясняющую ничего такого, чего нельзя было бы объяснить без нас. Приступая к изложению этого вопроса, я заявляю, что нет такого ложного суждения, которое не было бы следствием или наших страстей, или нашего невежества.

Такое желание, как я уже сказал, заставляет человека легко переносить труд, связанный с занятиями и размышлениями. Оно сообщает человеку постоянство внимания, необходимое, чтобы прославиться в каком-либо искусстве или пауке. Этому желанию мы обязаны смелостью гения, призывающего на суд разума взгляды, предрассудки и заблуждения, освященные временем. В науках или в искусстве только одно это желание возвышает нас до новых истин или же доставляет нам новые развлечения. Наконец, желание славы является душой гениального человека: это источник как его смешных сторон, так и его успехов, которыми он обыкновенно обязан только тому упорству, с которым сосредоточивает свое внимание на одной области. Чтобы заполнить собой все его душевные способности, достаточно какой-нибудь одной науки; поэтому нет и не может быть гения универсального.

Продолжительность времени, посвящаемого размышлениям, необходимым для того, чтобы выдвинуться в какой-нибудь отрасли знания, и краткость нашей жизни указывают нам на невозможность отличаться во многих отраслях.

Кроме того, существует лишь один возраст - возраст страстей, когда можно легко преодолевать первые трудности, преграждающие доступ к каждой науке. Когда минует этот возраст, можно еще с большей ловкостью пользоваться своим обычным орудием, т. е. лучше развивать свои идеи, ярче освещать их; но уже нельзя больше сделать тех необходимых усилий, которые нужны для возделывания новой почвы.

В каждой области гений является всегда результатом бесконечного множества комбинаций, которые возможны лишь в ранней молодости.

Впрочем, под словом гении я подразумеваю не только гения, делающего открытия в науках или находящего сюжет и план какого-либо произведения; существует, кроме того, гениальность выражения. Принципы писательского искусства ещё настолько темны и несовершенны, в этой области еще так мало данных, что никто еще не получал титула великого писателя, не будучи действительно изобретателем в этой области. Лафонтен и Буало внесли мало изобретательности в сюжеты своих произведений, однако и тот и другой справедливо причислены к гениям; первый благодаря наивности, чувствительности и приятности своего изложения, второй - благодаря сжатости, силе и поэтичности стиля в своих творениях. Какие бы упрёки ни делать Буало, мы вынуждены признать, что, бесконечно усовершенствовав искусство стихосложения, он действительно заслужил титул изобретателя, творца.

В зависимости от области творчества бывает более или менее желателен тот или иной вид гениальности. Так, в поэзии гениальность выражения является, если можно так сказать, гениальностью необходимой. Эпического поэта, хотя бы наиболее богатого в придумывании сюжетов, не станут читать, если он лишен гения выражения; и наоборот, написанная хорошими стихами поэма, полная поэтических красот в деталях, хотя бы и лишенная содержания, будет всегда благосклонно принята публикой.

Иначе обстоит дело с сочинениями философскими; на первом месте в них содержание. Чтобы поучать людей, нужно или предложить им новую истину, или показать им соотношение, связующее истины, которые им казались разъединенными. В научной области красота, изящество слога и приятность деталей стоят на втором месте. Поэтому среди современных философов есть много обладающих громкой известностью, хотя их изложение лишено грации, силы и даже ясности выражения. Туманность их писаний может на некоторое время обречь их на забвение, но в конце концов они выходят из него; рано или поздно рождается ясный и проницательный ум, который схватывает истины, содержащиеся в их творениях, освобождает их от туманного покрова и излагает их понятным образом. Такой светлый ум делит с творцом заслугу и славу его открытий. Это земледелец, выкапывающий из земли сокровище и разделяющий с владельцем участка богатство, скрытое в нём.

После того что я сказал о новизне содержания и о гениальности изложения, нетрудно объяснить, почему уже известный писатель может создавать плохие творения; для этого достаточно, чтобы он писал в той области, где его гений играет, если можно так выразиться, лишь второстепенную роль. Вот почему знаменитый поэт может быть плохим философом и превосходный философ посредственным поэтом; вот почему романист может плохо писать историю, а историк плохо сочинять романы.

Заключение этой главы таково: хотя гений всегда предполагает изобретение, не каждое изобретение предполагает гения. Чтобы получить звание гениального человека, нужно, чтобы это изобретение касалось предметов общих и интересных для человечества; кроме того, нужно родиться в тот момент, когда благодаря своим талантам и открытиям человек, занимающийся искусствами или науками, может создать эпоху в научном мире. Словом, гениальный человек до известной степени всегда является делом случая; случай, всегда находящийся в действии, подготавливает открытия, незаметно сближает между собой истины, которые всегда бесполезны, если они слишком разъединены; случай заставляет гениального человека родиться именно в тот момент, когда истины, уже сближенные между собой, дают ему общие и ясные принципы; гений схватывает их, излагает, объясняя тем некоторые стороны из области искусства или науки. Таким образом, случай как бы исполняет около гения роль ветров, которые, будучи рассеяны по четырём сторонам света, насыщаются горючими веществами, входящими в состав метеоров: вещества эти, носясь в воздухе, не вызывают никакого действия до тех пор, пока, стремительно гонимые друг к другу противными ветрами, они не столкнутся в одной точке, порождая сверкающую молнию, освещающую собой горизонт

Клод Гельвеций, Об уме, М., Мир книги; Литература, 2006 г., с. 398-404.

Французский философ. Родился 31 января 1715 г. в Париже. В 1751 г. познакомился с Вольтером и Монтескье, и с того момента наука стала главным делом его жизни. В 1758 г. издал свое главное сочинение – «Об уме». Жизнь этого произведения оказалась короткой – по решению парижского суда его сожгли. Но этот труд принес автору огромную популярность и общенациональную славу.

В социальной сфере Гельвеций признавал главной силой общественного развития сознание и страсти человека. Он считал, что нужно ликвидировать помещичью собственность и порожденные ею государственные и общественные институты, и возлагал надежды на просвещенного государя-философа. Деятельность Гельвеция сыграла важную роль в идеологической подготовке Французской революции. Умер 26 декабря 1771 г. в Париже.

Великие умы доходят равным образом и до великих пороков, и до великих добродетелей.

Верный способ судить о характере и уме человека по выбору им книг и друзей.

В каждой стране искусство формировать людей так тесно связано с формой правления, что какое-либо значительное изменение в общественном воспитании вряд ли возможно без изменений в самом государственном строе.

Если хочешь поступать честно, принимай в расчет и верь только общественному интересу. Личный интерес часто вводит в заблуждение.

Если человек с ранних лет усвоил привычку к труду, труд ему приятен. Если же у него этой привычки нет, то лень делает труд ненавистным.

Желание есть движущая сила души; душа, лишенная желаний, застаивается. Нужно желать, чтобы действовать, и действовать, чтобы быть счастливым.

Задача искусства – волновать сердца.

Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов.

Из всех страстей зависть самая отвратительная. Под знаменем зависти шествуют ненависть, предательство и интриги.

Лишь по поступкам людей общество может судить об их добродетели.

Любовь в соответствии с различными характерами по-разному пылает. У льва жгучее и кровожадное пламя выражается в рычании, у высокомерных душ – в пренебрежении, у нежных душ – в слезах и унынии.

Люди не рождаются, а становятся теми, кто они есть.

Наука о человеке – это наука мудрецов.

Недостаток ума не следует объяснять недостатком памяти.

Нет ничего более опасного, чем страсти, которыми разум управляет в запальчивости.

Общество признает и уважает только те достоинства, которые доказаны на деле. Кто хочет знать, чего он стоит, может узнать это только от народа и, следовательно, должен отдать себя на его суд.

Одинаковое счастье – быть победителем или побежденным в битвах любви.

Опыт показывает, что человек считает заблуждающимся всякого человека и плохой всякую книгу, которые расходятся с его взглядами.

Орлиный взгляд страстей проникает в туманную пропасть грядущего, равнодушие же слепо и тупо от рождения.

Основа нравов людей заключается отнюдь не в их умозрительных принципах, а в их вкусах и чувствах.

Покровители невежества суть самые ожесточенные враги человечества.

Различие между умом и здравым смыслом заключается в различии причин, их порождающих. Первый является следствием сильных страстей, второй – следствием отсутствия их.

Самым мужественным государством бывает то, в котором лучше всего награждается доблесть и сильнее всего наказывается трусость.

Скажи мне, с кем ты близок, и я скажу, кто ты.

Соревнование производит гениев, а желание прославиться порождает таланты.

Справедливость наших суждений и наших поступков не более как удачное совпадение нашего интереса с общественным.

Страсти – это пресмыкающиеся, когда они входят в сердце, и буйные драконы, когда они уже вошли в него.

Сущность любви заключается в том, чтобы никогда не быть счастливым. Ревность, тревога, потеря имущества; много сказано о хорошей и плохой стороне этой страсти. Чтобы быть счастливым, нужно знать любовь не страстную, а сладострастную.

Только по поступкам мы судим о внутренних движениях, о мыслях, о действиях, о других чувствованиях.

Только рука друга может вырвать шипы из сердца.

Ум подобен здоровью: тот, кто им обладает, его не замечает.

Ученый может понимать невежду, потому что он сам был таковым в детстве; невежда же не может понимать ученого, ибо никогда таковым не был.

Человек, не знакомый с искусством верховой езды, не возьмется давать советы, как объезжать лошадей. Но в морали мы бываем менее скромны. Здесь мы всегда считаем себя знающими и способными давать советы всем людям.

Чтобы быть совершенно лишенными смелости, нужно быть совершенно лишенными желаний.

Книга Гельвеция "Об уме" была опубликована в Париже в 1758 году и в том же году осужденна парижским парламентом на сожжение. В ней Гельвеций попытался резюмировать и развить взгляды французских просветителей на человека. В связи с этим в книге дается критика абсолютизма и теологического подхода к человеку, а также разрабатывается концепция утилитаризма. Книга состоит из предисловия и четырех «Рассуждений». В 1-м рассуждении «Об уме самом по себе» природа трактуется как совокупность объективно существующих во времени и пространстве материальных тел, человеческая природа сводится к физической чувствительности, и главным желанием человека объявляется стремление к физическим удовольствиям, а главным чувством – себялюбие. На этом строится система утилитаристских выводов, обоснованию которых посвящено 2-е рассуждение «Об уме по отношению к обществу», где корыстный интерес признается основным побудительным мотивом человеческого общества. «Если физический мир подчинен закону движения, то мир духовный не менее подчинен закону интереса». Хотя Гельвеций и говорит часто об общественном интересе и даже подчеркивает его приоритет, главным для него тем не менее остается личный интерес – «единственный критерий достоинства вещей и личностей». Отправляясь от него, Гельвеций объясняет все чувства человека, его поведение и даже сам факт возникновения общества. Так, в любви каждый ищет прежде всего физического удовольствия, в дружбе – хочет найти человека, который помогал бы ему материально и т.п. «Честность с точки зрения отдельного лица есть лишь привычка поступать так, как выгодно данному лицу», а стремление заключить общественный договор возникает из желания удовлетворить свои потребности, ибо в одиночку это сделать невозможно. Высокие государственные должности манят возможностью получить наибольшую материальную выгоду, к этому же подталкивает потребность стать уважаемыми людьми. Проповеди моралистов, по мнению Гельвеция, не могут этого изменить, ибо «люди не злы, а только следуют своим интересам».

На свете очень мало людей, «которые считают полезными для себя те поступки, которые справедливы и согласны с общим благом». Следовательно, надо так организовать общество, чтобы каждому было выгодно стать добродетельным, т.е. чтобы личный интерес сочетался с интересом общественным. Такова тема 3-го рассуждения Гельвеция. Мудрый законодатель и должен издать такие законы, которые побуждали бы человека к нравственным поступкам ради собственной выгоды. Предпосылкой этого, по Гельвецию, является установление политически-правового равенства, превращение всех граждан в членов третьего сословия, уничтожение слишком больших различий в имущественном владении. Деспотизм опасен для общества прежде всего тем, что способствует развитию пороков, т.к. именно они становятся здесь выгодными. Эти идеи развиваются в 3-м разделе «Об уме», где речь идет также о воспитании людей, включая монархов, и о роли случая в этом процессе. Идеал Гельвеция – федеративный союз нескольких демократических республик. В 4-м рассуждении «О различных наименованиях ума» анализируются феномены гениальности, талантливости, тонкости ума.